В унисон - Михевич Тэсс "Finnis_Lannis"

От Мичи набралась, что ли?..

– Прости за личный вопрос, – начал он смущенно, – но у тебя все хорошо? Ты вроде улыбаешься, но выглядишь как…

– Как побитая собака, – легко закончила она. – Так и есть. Только что вновь поругалась с родителями. Это так утомительно – ругаться. Хуже этого – только привыкание.

Повисла неловкая пауза – Хидео чувствовал, что должен ответить, но никак не мог подобрать нужные слова. Ему казалось, что любая его реплика может все испортить.

– Не обращай внимания, – спокойно заверила его Лили, видя, что Хидео сложно ответить, – я почти пришла к принятию.

– Я рад, что ты… что тебе легче. Тогда, на вечеринке, ты была такой… подавленной.

Он едва не сказал «жалкой», но вовремя прикусил язык.

Пока они шли, Хидео пытался взвесить свои чувства, осознать их, проанализировать таким образом, чтобы прийти к какому-нибудь окончательному выводу. Пока что его сердце оставалось глухо к любым словам или движениям Лили, а уж когда он вспомнил ее поведение во время вечеринки, то жалость, испытанная тогда, затопила сердце до самого края. Хидео почувствовал приятную, тягучую боль в груди и успокоился.

Любил ли он Лили? Любил ли хоть когда-нибудь? Видимо, нет. Это было лишь очарование, быть может, влюбленность в созданный им же самим образ, но это была далеко не любовь. Не такая любовь, которую он себе представлял.

Придя к этому простому, внезапному выводу, Хидео облегченно выдохнул – если до этого на его душе и висел тяжелый неповоротливый камень, то теперь от него ничего практически не осталось.

– А ведь знаешь, – заговорил вдруг Хидео, не пугаясь своего голоса, – еще неделю назад я думал, что люблю тебя.

Она вздрогнула, метнула быстрый взгляд на Хидео, чтобы убедиться, что он не шутит и не лукавит. Увидев его серьезное выражение, она также быстро отвернулась, нервно складывая руки на груди.

– Что же заставило тебя прозреть? – с напускным равнодушием поинтересовалась она.

– Точно не знаю, – проговорил он, поднимая взгляд к небу. – Наверное, жуткая боль, которую я чувствую по отношению к другому человеку. Это как… как огромная рана, которая саднит и дерет меня изнутри, когда я просто думаю об этом человеке.

– Какое-то нездоровое у тебя проявление чувств, – тихо сказала Лили, невольно приблизившись к Хидео на узком участке дороги.

– Чувства ли это? – задал он риторический вопрос. – Чувства ведь должны вселять уверенность.

Лили вновь бросила на него мимолетный взгляд.

– Ничего они не должны, – сказала она серьезно. – Если бы все влюбленные были уверены в себе, у нас бы не осталось ни одного разбитого сердца. Или наоборот… Тут уж как посмотреть. Это только все говорят, что им все по плечу, а на самом деле они такие нерешительные, по нескольку лет не могут признаться объекту любви в своих чувствах. Какая уж тут уверенность?

– Это очень деструктивное чувство, тебе не кажется? – сказал Хидео, представляя, как любовь выжигает в нем черную дыру. – Нет никакого окрыления, только бесконечная тяжесть на сердце.

– Просто ты его пока не чувствуешь, – Лили улыбнулась каким-то своим мыслям. – Если твои чувства взаимны, камень с души уходит. И рана, как ты ее называешь, затягивается.

Хидео закусил губу, задумавшись над тем, насколько слова Лили правдивы. Если бы все дело было только во взаимности…

– Ты, я смотрю, сама поднаторела в любви? – спросил Хидео игриво.

Теперь, когда он признался Лили в том, что чувствовал, ему стало легче с ней общаться. Все-таки она милая.

Лили слегка покраснела и инстинктивно попыталась остудить пылающее лицо холодными ладонями.

– Нет, не совсем, – пролепетала она, а потом неловко рассмеялась. – Я пока не знаю. Не спрашивай ничего, ладно?

– Как скажешь, – Хидео отвел взгляд от ее блестящих влагой глаз и улыбнулся.

Генджи: симптомы одержимости

От волнения сводило зубы, внутри тела все будто бы онемело, натянувшись до предела. Генджи не сводил взгляда с Лили, сидящей прямо перед ним. Он мучительно, с ядовитой болью, жгущей внутренности, думал о том, как она хороша – и как тяжело ему будет убедить ее в одержимости.

Из головы не выходил тот самый разговор, глупый, совершенно незначительный, но оттого и такой въедливый. Она сказала, что боится собак. До одури боится. Даже когда он запер Кобальта, Лили не осмелилась войти внутрь, предполагая, что животное может находиться поблизости. На обед она ела тофу, причем ее бэнто на семьдесят процентов состоял из жареного сыра – как будто этим действительно можно насытить свой организм. И ведь он никогда не обращал внимание на то, как она дает о себе знать, если берет трубку. Спрашивать об этом в лоб было бы странно.

Он пронзал ее красивый затылок убивающим взглядом. Ему даже хотелось, чтобы она почувствовала сильную боль в голове, чтобы обернулась к нему, ощутив прикосновение взгляда, но, увы, Лили оставалась ко всему глуха. Генджи никак не мог заставить ее обратить на себя внимание.

Сегодня утром он купил немного молотого бадьяна, чтобы проверить теорию. За такой короткий промежуток времени он не успел найти сосновую ветку, к тому же поджигать ее в школе было опасно, поэтому пришлось довольствоваться тем, что было под рукой.

На перемене Генджи слегка приправил бадьяном онигири и предложил Лили попробовать один шарик. Она с сомнением взглянула на Генджи, но все же не отказалась, правда, съесть рис так и не смогла – принюхавшись, она вернула онигири владельцу, сказав, что у нее аллергия на бадьян.

– Как ты там его учуяла? – спросил Генджи, вертя в руках рисовый шарик.

– Прости, мне так неловко, – она сильно смутилась, – я не голодная. Прости еще раз!

– Ничего, – пробормотал Генджи сдавленным голосом.

Ему не хотелось говорить ей, что он знает о ее одержимости – его преследовало неприятное ощущение вторжения в личное пространство, и он впервые думал об этом как о действительно серьезной помехе. Будет лучше, если он сможет избавить Лили от одержимости своими силами, не прибегая к тому, чтобы поставить девушку в известность.

Конечно, поверил он не сразу – всю ночь его мучили кошмары, он подолгу зависал в интернете, ища ответы на волнующие его вопросы. Однако то, что происходит с ним и его друзьями в последние дни, нельзя списать на простое недомогание или понятное стечение обстоятельств. Это было похоже на внезапный приступ, который положил начало продолжительной тяжелой болезни.

Генджи старался не думать о том, как все обернется, если отец узнает, что его сын ведет параллельное расследование. Конечно, это и расследованием было сложно назвать… Так, поговорил с несколькими людьми, сопоставил факты, проследил за кем надо, и вот, пожалуйста, оказался в этой точке, откуда выхода всего два – к правде или под домашний арест.

Лили внимательно смотрела на Генджи своими красивыми глазами. Он бы многое отдал за то, чтобы эти глаза почаще смотрели на него, но только не в эту секунду. Сейчас, когда в лице девушки отчетливо проступало недоумение вперемешку с самыми обидными подозрениями, Генджи не мог выносить этого уничтожающего взгляда.

– Ты… ты всегда любила тофу? – выпалил вдруг он, чувствуя, как тяжелой поступью ситуация выходит из-под его контроля.

Лили стала еще более подозрительной – удивительно, что ее лицо способно показывать разные степени одного и того же чувства. Способна ли она показать это еще ярче?

– Странный вопрос, – констатировала она, прислонившись спиной к стене возле широкого окна.

– Ничего не странный, – сказал Генджи скорее из упрямства. – Просто ответь и все.

– Ну, раньше относилась прохладно, – вздохнув, поведала Лили. – Теперь во мне открылось что-то вроде… вкуса? Я попробовала жареный тофу и очень его полюбила. У тебя так разве не бывает?

– С тофу – нет.

Взгляд у Лили стал жестче; теперь там не было места подозрению, его полностью вытеснило раздражение.

– Ты на что-то намекаешь, да? – спросила она, нахмурившись.